– Я точно такая же, только злая от недосыпа. Ты другой. Врачи вчера брали очередные пробы тканей и говорят, ты вряд ли проживешь теперь жизнь айри. Может, лет сто пятьдесят, точно не больше, как обычный волвек. У тебя другой рост, волосы, цвет глаз. И мне так больше нравится. Но вот с юридической точки зрения Пэйлитаринэллар умер, зря я имя зубрила. И ты, безымянный айк, уже не декан даже, хоть и мой муж.
– Хорошо, что не наоборот! – он опять не расстроился. – Пошли, где тут зеркало? Наговоришь незнамо чего!
Он глядел долго и удивленно, дергал себя за волосы, вертелся, рассматривая мех воротника. Утыкался носом в стекло, изучая глаза. Наконец, пожал плечами, состроил глупую рожицу, оскалил зубы и порычал. Определенно, от черноглазого айри осталось немного, и я никогда не пожалею об утраченном. Спокойный, сосредоточенный декан, живущий по расписанию и внимательно изучающий, как можно мне угодить. Он все делал правильно и очень старался. Усердно менялся, изучая мои привычки. Айк меняться не будет, он вполне самодостаточен. И думать не станет, как нам лучше организовать свое время. У него уже куча идей в голове, и никакой научной организации досуга. Зато совершенно первобытный энтузиазм.
Пять утра. Еще полно времени до подъема, два часа. У Лайла все живут по графику. Декан сейчас оделся бы торопливо и бросился в рубку, отчитываться перед Релатом. Он рассмеялся, когда я ему описала ожидаемые действия. Оказывается, ради каких–то там дел айки жен по утрам не бросают, тем более когда соскучились и вообще толком не помнят многое важное. Например, у меня глаза не серебряные, как твердил глупый айри, а все же зеленые, теперь он уверен. Очень светло–зеленые, удивительный цвет. А волосы…
И тут нас позвал Дед, пребывающий в глубоком отчаянии.
Эл со вздохом отпустил неизученные толком пряди и влез в штаны невнятного фасона – недавнее изобретение Сидды, от которого поочередно отказались все волвеки и по «доброте душевной» подбросили новинку дизайна мне. Забавная вышла цепочка: Йялл с облегчением обнаружил – маловаты, но вдруг сгодятся Четвертому? Ринк великодушно подарил Эйму. Тот был почти согласен, он и рассказал Сидде про актуальные тенденции молодежной моды (потом прятался от Лайла и Ринка у Нимара, а точнее – у Мары, что наводит на размышления). Эйм утонул в штанах и огорченно отнес Саю, который задумчиво покрутил подарок в руках и передал с младшей дочерью для Лэла, тот, наверняка, не решится расстроить девочку… Дальше не знаю – мне их просто подкинули под дверь. Сине–серые, мешковатые и звенящие при каждом движении бессчетными пряжками и молниями. Кто бы мог подумать, что бруса, жившая на Релате в незапамятные времена, так живо воспримет современную моду? Лайл, волвек вполне способный к широким взглядам, иногда морщился от ее дизайна. У девочки есть вкус, но порой решения слишком неожиданны. Как эти штаны.
Декан бы возмущенно взвыл от одного их вида, этот тоже взвыл – ему очень понравилось. С восторгом натянул, влез в опасно потрескивающую майку прежнего Эла, дождался меня, усердно шнурующей любимые «пилотские» ботинки. И мы побежали по коридору. Он на ходу учился двигаться в незнакомом теле, вполне совершенном, но непривычном. Спотыкался, рефлекторно цеплялся когтями за стены, шипел, рычал, смеялся – но двигался все проворнее и скоро уже догнал меня, предложил – наперегонки. Лифт ему, видите ли, неинтересен…
Дед сидел под дверью собственной комнаты, захваченной Яли.
Смешно уже само по себе – прежде было, помнится, наоборот.
Он был рыжий до красноты, чем еще активнее улучшил наше настроение. Порода Эймов сказывается, зашипела я в ухо мужу, намекая на золотистую гриву Рилы. Впрочем, кое–что уцелело и от Юнтара – он был почти знакомо сердитый и непререкаемый.
– Где вас, щенков глупых, носит столько времени? – рыкнул и вздрогнул. А чего он хотел, Лайлова кровь? Тот еще голосок, стены вибрируют! Добавил почти шепотом, опасливо оглядывая коридор: – Ника, она там заперлась и плачет. Я ее даже не видел толком, что у вас за беда?
– Разберусь! – пообещала я. – Эл, сидеть!
И он со звоном и хрустом обрушился на пол рядом с Дедом. Декан бы, пожалуй, возмутился, а новый доволен игрой. Я стукнула костяшками пальцев в дверь и потянулась к ее сознанию. Яли узнала, прошла, открыла и втащила меня в комнату, резко щелкнув замком. Глаза красные, вид помятый, на полу валяются тряпки, накопленные после общения с Сиддой и отдельно – старое серебряное платье в сухих пятнах крови. Я ту жуткую историю знаю.
«Рила! Рила, просыпайся, у нас проблемы»… Услышала вроде.
«Сидда!!!» Ох и криклива я по утру!
– Я отсюда не выйду! – решительно сообщила новоявленная затворница. – Не могу носить это платье, мне про то, что было, думать тошно. Остальное смотрится… паршиво для данного случая. Почему я заранее не попросила длинное и торжественное у Сидды! Да потому что сама я еще хуже, с обгорелой головой. Лысая! Вот и все. Катастрофа. Полная и окончательная.
– Понятно.
– Эй, открывайте! – задохнувшийся голос рыжей. – Ринк, отстань, сядь к остальным.
Еще одна порция грохота в коридоре. Шаги. Голосок Сидды с аналогичным требованием и совершенно сокрушительный звук «посадки» Йялла. Пока я впускала женщин, волки и айки усердно грызлись и жаловались на жизнь.
«Они все сегодня как пьяные», – подумалось вдруг. И понятно: к идеальному зрению еще можно притерпеться, отсидеться с прикрытыми веками, если невмоготу. Но прочее – слух, обоняние, чутье, осязание… Так много информации, так ярко восприятие, что их основательно зашкаливает. А наглые волвеки и рады, до побудки в хорошем обществе побеситься – куда как приятно. Ринк вон учит Деда искать блох, благо, у того мех густой, на зависть лысым. И Юнтар его внимательно слушает? Ну, знаете ли…