Мир в подарок. (Трилогия) - Страница 20

Наконец сказал со вздохом: Тиннара. Я привычно замотала головой, уже втянувшись в ритм – «все не то». И торопливо закивала еще сильнее – то есть да, то самое, не надо новых вариантов. Хорошее имя, звонкое и живое.

Покосилась подозрительно: небось сразу знал, что выберу. Он ловко не заметил взгляда. И перешел к новому этапу подготовки.

Очередной клубок, смотанный неугомонным долгожителем из собственных воспоминаний, обеспечил меня сперва традиционной головной болью, затем, после новой порции фирменного отвара, и знанием всех ведомых Риану трав, мхов, деревьев и прочего растущего, а заодно бесконечным набором лекарских премудростей многих поколений.

Сначала меня удивляло, как легко названия предметов и явлений этого мира поселились в сознании, переплетаясь с прежними ассоциациями и не путаясь. Вот хотя бы черника, рассуждала я, отправляя в фиолетовый рот еще несколько ягод фиолетовыми до локтей руками. Если разобраться, не совсем и черника получается. В том мире она помельче, зреет раньше и вкус имеет более пресный… кажется. Уже не помню точно.

Или дуб: точно есть разница в узоре листа, но беспокойства в сознании не возникает. Дуб – могучее дерево, раскидистое, вековое. Он там был таким, он здесь ощущался мною именно дубом. Приняв мир как родной, я приняла и названия, придуманные людьми для явлений этого мира. Наверное, похожее состояние испытывают дети, с младенчества говорящие на двух языках.

Проблемы возникали, когда аналогии обрывались, поскольку дело касалось не соответствующих моему прежнему опыту обстоятельств. Возьмем хотя бы местную денежную систему. Я с большим трудом поняла соотношение стоимости монет разных металлов, имеющих одинаковые названия. Деньга могла быть золотой, серебряной, медной, и все одно – деньга. А кроме нее в ходу те самые прутки серебра. Нет, лучше обходиться без денег! С ценами продажи природных богатств на рынке полный мрак. Как я ни старалась, не разобралась, но надеялась списать малограмотность на свое дремучее происхождение.

А еще мне было до слез обидно. Как могло в этом благополучном мире, живущем под присмотром одаренных, вызреть большое зло? Конечно, люди – они все разные и за долгие века истории неизбежно найдется хоть один мерзавец: не только умный и расчетливый, но и просто – везучий… Снавей всегда было откровенно мало, на месте они не сидели. Относились к ним, как сказал Риан, по–разному в разных странах. Где–то почитали и уважали, в иных местностях завистливо присматривались, а порой и избегали. Люди не любят непонятного. И еще – они очень быстро привыкают к дармовому благополучию: позвали снавь – и здоровы. Пошумели – и хлынула война без большой крови. А чего это стоит одаренным, многие и не думали. Ох, будет время, я с ними разберусь. Надо бы закон прописать или некий «договор», ограничивающий как право одной стороны звать без крайней нужды, так и глубину вмешательства другой – то есть снавей. Потому что очень хочется верить: все будет хорошо. Они вернутся.

За размышлениями дорога продвигалась легко, к вечеру я достигла леса и взбодрилась: после трех дней тяжелого болота оказалось особенно приятно пританцовывать на теплом песке, заплетенном сухими мхами и ласковыми травами, ощущая кожей нагретые солнцем за день стелющиеся по поверхности корни. Тем более босиком, поскольку обувью я, понятное дело, так и не разжилась.

Липы и дубы росли просторно, со слабым подлеском, опушающим лощины. Закатное солнце изредка пробивало лес узким, почти горизонтальным багровым лучом, словно прощупывало бдительно, выискивая непрошеных чужаков в самых тайных логовах.

А вот и охранник! На холм неправдоподобно беззвучно для такой махины выдвинулся матерый секач, два аршина с лишним в холке, первый рыцарь местных турниров. Хрипло вздохнул, буравя низинку недобрым взглядом и нервно поводя клыкастой мордой, особенно внушительной при эффектной багровой подсветке. Я вежливо поклонилась, приостановившись. Он был великолепен.

Осознав, кто я, и оценив мое искреннее восхищение своим бронированным могуществом, рыцарь признал мои права на пребывание в лесу действующими и с хрустом развернулся, наплевав на конспирацию. Кого бояться здесь ему, несравненному. Я чуть улыбнулась, этот лес, похоже, тоже имел вполне заслуженную дурную репутацию. Природная сила мира Релата окаянных не жаловала и отторгала. Едва ли сюда решится прийти хоть один из них. Потому и выкорчевали–выжгли до последнего ствола напоенный гневом и памятью Утренний бор. Он им не покорился. Остался грозным и неприступным, даже погибнув и став топким болотом. Такие мысли сильно улучшили настроение, подорванное тревожным ожиданием встречи с людьми. Может, найдутся для меня союзники и в Карне.

Прежде я очень хотела чувствовать подлинное отношение людей к себе, видеть ложь собеседника, безошибочно оценивать его намерения. Теперь я могла все перечисленное. Хуже того, делала это без малейших усилий. Сбывшееся желание создало новые проблемы и породило тяжелые размышления. Как жить в городе, где люди унижают и убивают людей? Как, если я буду чувствовать и тех и других, но не смогу ни остановить, ни помочь. Каждому отдельно – не смогу. Только всем вместе, если пойму, как. А для этого надо научиться существовать в городе. Я сжала кулаки и сердито тряхнула головой. Не если, а когда. Нет у меня права на «если». Потому что исправлять будет совсем уже некому.

Солнце прощально окрасило розовым единственное крошечное облако на чистом небе, словно помахало платочком: до завтра, снавь! Я улыбнулась и помахала в ответ. Снавью быть замечательно. Для меня день всегда – солнце. Я чувствовала его и теперь, когда оно обратило свой взор к землям далекого западного заморья.